
Письма к Маше
Предисловие к русскому изданию
Это посвящение. Не более того. Смысл текущего повествования не в восхвалении чьих-то достоинств, а совсем иное. Ведь в наш век эгоизма -изма каждому интереснее всего было бы читать про самого себя. И желательно в ведущем издании. Поглаживать глянцевую обложку с собственным портретом и с важным видом уверять друзей, что о публикации Вы даже не догадывались. Пустяки мол.
Маша – образ собирательный. Это некий Идеал, ради которого мы могли бы что-то сделать, совершить, доказать. Ибо, если теряется цель жизни, то её желательно придумать. А нет ли здесь какого-либо глумленья? – осторожно спросит иной читатель. Помилуйте, ведь речь идёт о самом сокровенном, об идеале красоты, чистоты и нравственности, пускай даже воображаемом. Прикасаться к нему опасно. Здесь как в квантовой физике, материя настолько тонка, что даже пассивное измерение может изменить систему до неузнаваемости.
Как часто идеалы, которые мы воображаем себе, горько разочаровывают нас при ближайшем рассмотрении. С виду приличный господин в круглых очках на поверку не прочь поразвлечься с малолетками. Почтенная дама с безупречной репутацией матери и верной жены с упоением разгадывает по вечерам кроссчайнворды, а подающий надежды отличник приклеит учительницу к стулу и глазом не моргнет. Один знакомый военный в отставке в течение полугода собирал замысловатый пазл с изображением Терминатора и уверял меня, что все время остаются лишние детали, причем разные.
Лучше меньше знать о своих идеалах. И уж ни в коем случае не ускорять момент сближения с лицом противоположного пола. Сближение все равно произойдёт рано или поздно. Но пусть продлится прелюдия. Пусть нежные звуки флейт убаюкают чувства, не предвещая громогласного финала. Лучше максимально долго оттягивать неминуемую кульминацию, когда оркестровое tutti проверит на прочность наши барабанные перепонки. Ведь что затем? Финал, грусть, разочарование, внутреннее опустошение.
Достоинство письма – односторонность. Интерактивный характер разговора может завести в непролазную глушь взаимного непонимания. А в письме ты пишешь, но тебе нельзя возразить. Ты говоришь правду. Пишешь для самого себя прежде всего. И это уже равняет письмо с произведением искусства. Возводит его на высочайшую планку, но и требует максимальной отдачи автора. Письма Достоевского к жене, пожалуй, ни в чём не уступают его литературным произведениям. Тот же слог, та же глубина чувств и переживаний, та же мощь безмерного таланта.
В посвящении есть определённый смысл. Нам уже ничего не говорят имена принцесс, графинь и просто мадам, которым столь щедро дарил мазурки Ф.Шопен. Произведения искусства и так рождались из под его пера. Но исполненная даже спустя сотни лет мазурка будет хранить память о той, кому она была посвящена. Адресована же она широкому кругу слушателей и здесь нет никакой интимности. Так же и слово, прочитанное другими, оно лишь тогда и обретает настоящую жизнь и вздыхает полной грудью.
Эти письма уже не могут не быть, ибо, рождённые в замыслах, они как зачатый ребёнок (с помощью Маши) требовательно бьют ножкой и уже требуют выхода на свет Божий. Ой! Кажется, схватки уже начинаются!